- Лейрон будет следовать за Вами, Сторвинд. Об остальном я позабочусь. Ступайте. Да хранит Вас Единый. - Это были последние напутственные слова, сказанные Преподобной Патерией Ивеллонской.
Иса слегка поклонилась и вышла. Сразу ли за ней последует ученик Патерии или присоединиться потом, Ледышку интересовало в последнюю очередь.
--------------------
Ну, а теперь, все по-порядку.
--------------------
Вечером прошлого дня Исе доложили, что прибыл монах из Альминского аббатства. Это аббатство славилось строгостью правил и аскетичностью образа жизни, большая часть монахов давали обет молчания и лишь немногим позволялось его нарушать, пока они занимали определенные посты. Еще одной исключительной особенностью Альминн было то, что туда отправляли преступников, которые раскаялись в своих в грехах и выбрали смиренное служение Единому в молчание и труде. Нет, далеко не всех, обычно одного-двух в год, хотя последнее время, если верить бумагам, аббатство готово было поверить в раскаяние гораздо большего количества людей. Когда было доложено о визитере, Сторвинд была весьма удивлена, поэтому не отказала в незапланированной встречи.
Монах вошел. Мужчина средних лет, худощавый, со строгим лицом, в простой серой монашеской робе. Весь его внешний вид красноречиво доказывал, что Вера его сильна и неизменна. Пройдя несколько шагов, он замялся, теребя веревочный пояс.
-Я слушаю Вас, брат мой, - Иса сказала это спокойно, но строго, она никогда не любила мямлей.
-Да, магистр... Мы подумали, раз Тремейн уме... Раз теперь вы Верховный Инквизитор, то следует впредь отчитываться Вам... Ведь он не мог заниматься чем-то, противным Творцу нашему?... Просто, это так неожиданно, и ходят всякие слухи о покушении... Многие стали волноваться, вдруг то, что мы делаем... неправильно, но мы лишь делали, что нам приказано...
Ледышка взглядом прервала поток непонятных реплик и глубоко вздохнула: монах был явно очень напуган и процесс получения информации обещает быть долгим.
Так и вышло, лишь несколько часов спустя стала вырисовываться общая картина "доклада", картина, надо сказать, весьма ужасающая и похожая на бред сумасшедшего. Если верить этому человеку, то по приказу Тремейна в подвалах аббатства ставились эксперименты по вживлению ирифрита в плоть живых людей, с целью создать солдат, невосприимчивых к магии вообще. Все держалось в строжайшем секрете. И надо сказать, весьма успешно, раз Леди Сторвинд услышала об этом впервые. Монах с невероятным упорством пытался избежать любых подробностей и деталей, уверяя, что лучше всего один раз увидеть, чем сто раз услышать. Баронесса решила, что в этом он прав. Вызвав Лорана, Иса приказала помочь монаху расположиться в городе и никуда не отлучаться, ожидая ее распоряжений.
Она осталась одна, в полной тишине сидя за своим рабочим столом.
- Единый, сколько же еще подобных сюрпризов меня ждет?
Она итак едва верила в то, что Тремейн желал убить Императора, ведь она столько знала этого набожного и умного человека. А тут такое... Продолжать традицию своего предшественника и держать все в тайне Иса, разумеется, не собиралась. Она решила начать с Патерии, кому как не главе Церкви рассудить степень допустимости подобных экспериментов.
Докладывая на следующее утро Патерии, Иса с интересом наблюдала за выражением лица Преподобной Матери: не смотря на явные усилия, полностью скрыть смесь удивления, недоверия, возмущения женщина не смогла, и это ничуть не удивляло. А вот решение Главы Церкви Верховного Инквизитора, признаться, удивило: сообщить об этом лично его Императорскому Величеству Хингву I. Об аудиенции Патерия велела не беспокоится, а лишь прибыть во дворец к часу Земли
----------
- Лейрон будет следовать за Вами, Сторвинд. Об остальном я позабочусь. Ступайте. Да хранит Вас Единый.

Дама Сторвинд всегда была пунктуальна и, следуя по дворцовым коридорам на аудиенцию к Его Величеству, не стала изменять своим правилам. Ровно к часу Земли будет доложено о ее прибытие, а пока что, она слушала размышления вслух Лейрона, и даже отвечала на некоторые из них.
- Монахи итак на стороне Церкви. К тому же, выбор Малькольма не так уж и плох, почти все из них соблюдают обет молчания, и редко кто покидает стены монастыря. Как только я доложу Императору, то собираюсь немедленно выехать и лично все осмотреть. Подозреваю, что Преподобная Матерь так и так захочет, чтобы вы составили мне компанию. Надеюсь, все необходимое для дальней дороги у вас с собой. - Последняя часть фразы не была вопросом, если этот мужчина не достаточно дальновиден, то это не ее проблема. До этого дня Иса лишь изредка видела подопечного Патерии в живую, но вот на бумагах... была с ним великолепно знакома, точнее с одной из его сторон. Занимая должность старшего инквизитора, ей часто приходилось получать доносы на этого человека: высмеял, нахамил, публично выставил в неприглядном свете и далее по списку в таком же духе. К счастью для Лейрона Святая Инквизиция не сжигала людей за дурной нрав, поэтому на все доносы давался стандартный ответ: "Обращайтесь к Преподобной Матери, ибо ее он ученик". На этом официально рассмотрение "дела" закрывалось, но все бумажки добросовестно складывались в папку с именем "Лейрон, воспитанник Преподобной Патерии". Мало ли что.
Дойдя до приемной Его Величества, Иса поймала на себе напряженный взгляд гвардейца. Они что, правда думают, что это наследственное? И каждый следующий Верховный Инквизитор мечтает преуспеть в деле предшественника и убить таки правителя?
Представ перед Хингвом, Дама Сторвинд соблюла весь необходимый этикет, после чего приступила к чеканному докладу: кто, где, когда, зачем и как давно, завершив монолог сообщением о том, что она немедленно и лично отправится в аббатство.
--------------------------------
далее ход: Лейрон, Император, Иса и так по-кругу, если обстоятельства не заставят поменять очередность

Сударь, думаете, это вы тупите? Нет, тупить - это когда как я)

У Хингва не было намерения отказывать в аудиенции даме Сторвинд: в общем-то, давно пора поговорить с ней в свете её нового статуса, - а уж когда просьба об аудиенции поступает не от свеженазначенного Верховного инквизитора, а прямо от Преподобной матери, отказать и вовсе сложно. И это наводило на определённые мысли: похоже, дело или дела, которые собиралась затронуть баронесса, имели значение не только для Инквизиции, но и для всей церкви. Скорее всего, в этом не было ничего хорошего. Церковные дела редко оказывались чем-то хорошим, особенно исходящие непосредственно от Патерии.
Император принял посетителей в кабинете. Не так помпезно, как Малый, и, тем более, Большой тронный зал – но, однако, доклад Верховного инквизитора на неизвестную тему по умолчанию не относится к тем вопросам, которые нужно сразу доносить до ушей аристократии. А из тронных залов всегда что-то, да доносится. Конечно, позже, когда он обдумает полученную информацию, то сообщит её тем советникам, которых она касается… если касается. Советник по вопросам религии (светское лицо) был, по сути, пустым местом что с точки зрения полномочий, что с точки зрения личных качеств. Держать на этом посту толкового человека, чтобы его в итоге загрызла церковная свора, Хингв нужным не считал.
Стены в кабинете, по счастью, ушей не имели. Потому что доклад дамы Сторвинд оказался посвящён всего одной теме, и тема эта была из тех, что, прежде чем стать достоянием общественности, нуждаются в серьёзной… обработке. Когда Верховный инквизитор (впрочем, испортивший свою репутацию неудачной попыткой убить Императора) проворачивает подобные дела втайне от Преподобной Матери и своих братьев и сестёр по вере – это, пожалуй, не рядовой инцидент. Он мог оказаться пустышкой. Мог - опасностью. Мог – шансом пошатнуть уверенность Церкви в себе. И, по мнению Императора, тут требовалось его высочайшее внимание. Непосредственно его, безо всяких советников, и, упаси Единый (как бы это ни звучало в контексте происходящего), барона Хольгарта. Как советника по вопросам религии, его, конечно, стоило привлечь к делу, - но, как редкостного идиота, стоило держать подальше. Нет, этим делом Хингв займётся лично.
- Дама Сторвинд, я имею намерение присоединиться к вам, - лаконично сообщил Император. Объяснять, почему и зачем – не нужно. Баронесса не глупа, и, разумеется, сама поймёт или предположит причины. А объясняться перед подчинёнными Император привычки не имел.
Гвардеец, несущий службу, слышит и видит не больше, чем обыкновенная, не оснащённая никакими шпионскими устройствами стена. И заметен не более, чем это самая стена. Капитан Ленартс, единственный из гвардии присутствовавший непосредственно в кабинете, успешно сливался с окружающей обстановкой. И, разумеется, все ведущиеся тут разговоры тут же исчезали из его памяти. Правда, судя по еле заметно изменившемуся выражению лица – сейчас ему очень хотелось закурить. Видимо, чтобы вычистить лишние данные из головы побыстрее.
- Капитан Ленартс, - Император обратился непосредственно к капитану гвардии, и тот немедленно перестал казаться частью обстановки кабинета, - я собираюсь ехать с минимальным сопровождением. Обеспечьте.
- Да, сир, - кратко отозвался Ленартс.
- Дама Сторвинд, вы намерены отправляться немедленно? – уточнил, поднимаясь из-за стола, Император.
Щенка Патерии, всю аудиенцию простоявшего за плечом у баронессы, он как будто не замечал. Пока разговор ведётся между лицами другого статуса. Позже, возможно, что-то изменится. Но, можно надеяться, Ленартсу не нужно напоминать, что из себя представляет этот молодой человек…

Отредактировано Хингв I (10 декабря, 2012г. 21:53:43)

Что просто необходимо небольшому отряду, буквально напичканному важными персонами, перед которыми простому народу пора падать на колени, моля о прощении, милости и внимании? Конечно же доброго доктора, которому дождь подпортил не только все настроение, но и желание что-либо расследовать, выспрашивать, вызнавать. Обиженный на весь свет Валлион не переставал мысленно посылать проклятия дождю и ежеминутно ежиться, подгоняя Сноба и время от времени подкармливая животину яблоками. Пока никто не видит, разумеется.
К вечеру помощник Патерии начал представлять собой сравнительно большое, непонятного содержания, сгорбленное чудовище из рода человеческого, заботливо замотанное в плащ так, словно бы вот-вот и удушит ткань своего носителя. Это существо, изрядно отбившее себе всю задницу в результате продолжительной скачки, несмотря на все ожидания, не ныло и не сетовало, но приняло за правило, что если плохо ему - плохо будет всем и каждому, и никаких исключений. Любые попытки заткнуть раздухарившегося лекаря заканчивались либо неудачей, либо громогласным ворчанием. К сожалению гвардейцев, у Лейрона была хорошая память и не менее хорошая фантазия, которая в будущем могла обернуться для обидчиков какой-нибудь особо мерзопакостной дрянью.
Тем не менее, когда хмуро коситься на мрачное небо, скрытое грозовыми облаками, Лейрону надоело, он соизволил затянуть какую-то странную песню, которая незатейливо так характеризовала каждого невольного спутника и совершенно незаметно переходила на личности. Имена благоразумно не вставлялись - а то мало ли, догонят и скрутят. И оставят в лесу. Не то, чтобы целителю так не нравились окружающие пейзажи, но чавкать сапогами по грязи ему еще не хватало для полного счастья.
Спустя пять минут задушевного пения, антипатией к лекарю прониклись все гвардейцы разом, исключая тех индивидов, которым понравилось то ли исполнение, то ли голос, который летал от гулкого баса, до подражания писклявой придворной даме, в особенно ответственных и по мнению ученика Патерии, юморных моментах, то ли текст. Странные ребята. Большую часть пути Валлион провел в их компании, опасливо подглядывая из под капюшона на остальных спутников, решивших отправиться в эту удивительную поездочку под предводительством Императора, у которого явно зудит помахать мечом, секирой и любой другой доступной железякой, находящейся в зоне непосредственного доступа. Император особенно сильно страдал от проявления бездонной фантазии своего "подчиненного". Великий человек. Сам Валлион на его месте давно бы не выдержал и сделал топорщащуюся шерсть наглого щенка гладкой и шелковистой.
Спутники громко скрипели зубами, но надо отдать должное, стоически терпели выходки неугомонного, заскучавшего придворного лекаря. На предложение пойти в шуты, Лейрон оскорбился смертельно и задумал какую-то гадость. Он еще не придумал, какую именно, но уже знал, что она будет отвратительной и ужасно обидной.
При приближении к Аббатству Лейрон заметно оживился, заерзал в седле и глаза его загорелись нестерпимым любопытством. Которое тут же угасло, стоило заметить ему монахов, трудящихся во имя великой рутины. Ну и где зловещие знаки, где трупы, где кровь на стенах, я вас спрашиваю. Впрочем, если убрать из головы целителя подозрительное веселье и обратиться к трезвости суждений, то и не ожидал он ничего иного. Более того, он разом растерял всю свою ядовитость, превращаясь, эволюционируя в человека совершенно обычного. Корчить невесть что перестал - на место неуместным комментариям пришла ледяная сосредоточенность. Лейрон в пути и Лейрон при приближении к воротам были абсолютно разными людьми.