Воздух гудел, рассекаемый мерными взмахами кожистых крыльев. Впрочем, здесь, над изломанным базальтовым хребтом, потоки теплого воздуха позволяли почти все время парить, лишь иногда корректируя направление полета сменой положения крыла в набегающем потоке. Ледяной ветер обдувал вытянутую морду, скользил вдоль закованного в чешую змеиного тела, цепляясь за спинной гребень…
Шаассар Аш’Рашаарх, северный черный дракон, всего этого не замечал. Он скользил высоко над скалами, там, где с ворчанием собирались низкие тучи. Надвигалась гроза. Шаассар не боялся грозы. Он вообще ничего не боялся, и завидовал бы тем, кто еще сохранил такую способность, бояться. Завидовал бы, если бы ему не было все равно. Душа дракона была холодна, как ветер, и неподвижна как проплывающие внизу ледники. Гибель семьи словно выморозила его изнутри, сковав даже яростное пламя, живущее в каждом драконе от рождения. Нельзя сказать, чтобы дракону это нравилось… Скорее, ему было безразлично. Он был пуст. Он искал смерти, но дракон не может просто убить себя. Во всяком случае Шаассар не мог. Значит, оставалось одно – погибнуть в бою, во имя какой-нибудь идеи. К примеру, во имя идеи выживания драконьей расы. Если уж ему все равно безразлично…
Дракон открыл глаза, впуская в себя небо, раскинувшееся над скалами и ледниками. Серое, предгрозовое небо в сплетающихся узлах туч, кое-где уже прорывающихся шрамами молний. Он ощущал, что его цель уже близко. Безошибочное чутье любого дракона на магию вело его вперед. Туда, где в кольце гранитных стен раскинулась цитадель его собратьев. Драхтешша. Он видел ее в темноте под опущенными веками, как видят свечу в темной комнате. Так было даже проще, чем полагаться на зрение: внутренний взор простирался далеко за горизонт, рисуя безошибочную картину всего окружающего. Прикрыв чешуйчатые веки, Шаассар вновь погрузился в зыбкий сумрак псионического транса, раскидывая тончайшую сеть сверхчувственного восприятия. По границам сознания мерно замерцали тусклые огни чужих существований. Существования, что светились сейчас внизу, принадлежали животным. До них дракону не было никакого дела – он был сыт.

Каждый опытный псионик знает, что «поисковый» транс обостряет чувствительность. У начинающих практиков лишь незначительно, у более опытных - сильнее. Мастера, способны опутывать огромные пространства чувствительнейшей ментальной сетью, ощущающей присутствие самого незначительного разума. Вплоть до мелких насекомых. Но лучшие из лучших, те, кто находится в ранге выше мастерского, способны ощущать даже то, в чем разума никогда не было. В привычном смысле этого слова, конечно. Неподвижность камня, медленное течение соков живого дерева, дыхание ветра – все имеет свой собственный, неповторимый оттенок. Такая чувствительность, естественно, дается не даром. Чувствительный, как обожженная кожа, разум псионика ранят сильные потоки ментальной силы. Так вспыхнувший во мраке свет режет отвыкшие от него глаза. И спасения нет даже под опущенными веками.
Разум, запылавший неожиданно на периферии восприятия дракона, опалил его, прорвав тонкую паутину транса. Дракон почувствовал, как дрогнули, сбившись с ритма, могучие крылья и как чутко дремлющие в подушечках пальцев когти с шелестом покинули свои ложа, выдвигаясь на всю свою длину. Мгновение слабости, в которое Шаассар успел пообещать себе больше не раскрываться так без крайней необходимости. Одно мгновение – прежде чем втянулись когти, а сердце, пропустившее удар, вновь забилось ровно и мощно. Заложив вираж над скалами, дракон замедлил полет и сконцентрировался на разуме незнакомца. Нужно было понять, почему от появился так внезапно, и почему Шаассар не ощутил его присутствия раньше…
Сознание незнакомца было удивительно сильным. Не в смысле ментальной мощи, нет. Но от него исходила такая неукротимая воля к жизни, что сомнений быть не могло – это был собрат Шаассара по расе. Дракон. Но даже для дракона… Не додумав мысль до конца, Шаассар развернулся в воздухе, взяв курс на сближение, благо в разрывах туч уже мелькал бледно-золотой силуэт некрупного дракона. Кажется, он тоже двигался ему навстречу, приближаясь. Мельком Шаассар отметил необычный окрас чешуи и гладкий силуэт, лишенный признаков полной драконьей зрелости. У незнакомца (незнакомки, теперь дракон видел, что перед ним молодая дракона) не было ни рогов, ни роговых выростов на нижней челюсти. Даже чешуя в отблесках молний светилась тем матовым блеском, который бывает только у совсем еще молодых драконов с неокрепшей чешуей. Дракона была красива. Соразмерность ее тела была по-детски очаровательная, но наметанный глаз старого дракона уже выделил из общей картины черты, которые непременно получат развитие по мере взросления. Лет через пятьдесят-сто она разовьется в изящную взрослую дракону, и, возможно, послужит образом для гравюры какого-нибудь романтического художника. Если, конечно, к тому времени всех драконов не уничтожат люди. Те самые, которые так любят изображать их гордую стать на своих гравюрах.
Когда расстояние между ним и драконой сократилось до ста саженей, Шаассар остановился и раскинул кожистые крылья, демонстрируя закованное в серо-стальную чешую брюхо – древнее приветствие, демонстрация открытости.
- Я - Шаассар аш’Рашаарх, - драконий язык звучал в его устах шипением раскаленной лавы: Здравс-с-ствуй, с-сестра.

От черного дракона не укрылась та тщательность, с которой молодая дракона проделала все положенные при первом знакомстве ритуальные действия. Не укрылось от него и то, что имя рода ее совпадало с местом, куда по ее мнению он направлялся. Шаассар мог ручаться своим даром псионика, что крупных поселений драконов не было в радиусе многих часов полета. Не считая, конечно, того, которое он считал Драхтешшей. Должно быть, этот Шэсирраиррверн был родовым гнездом дракона — основателя  Драхтешши. Тогда путь Шаассара действительно лежал туда. Так или иначе, дракона могла стать его проводником, или даже рекомендателем. Если, конечно, черный дракон нуждался в рекомендациях.
Всякому известно, что прочесть чужие мысли невозможно. В голове среднестатистического носителя разума царит такой хаос, что прочесть хотя бы что-нибудь просто невозможно. Это как читать книгу, дюжину раз пропущенную через печатный стан с разными текстами. Буквы сливаются так, что нельзя выделить и одного слова из напечатанного. И если книга — вещь неизменная, то в разуме, даже самом заурядном, мысли сменяют одна другую быстее, чем песчинки в песочных часах. Прочесть можно только те, мысли, которые адресованы непосредственно тебе. Или те которые занимают все внимание, вытесняя все прочее. Например, мысль о еде у того, кто умирает от голода. Но такие мысли можно читать и по лицу, не прибегая к псионическому дару.
Когда Астаассия только начала свою просьбу о помощи, дракон уже твердо решил, что поможет ей. От драконы исходило такое детское стремление во что бы то ни стало... Что бы оно там ни было, что отказать было бы жестоко. К тому же то, что просила дракона, само по себе было поводом помочь. Дюжиной минут больше, дюжиной меньше... А больше это вряд ли займет, Шаассар это чувствовал.
- Конеш-ш-шно, я слу-ш-шаю тебя, - узкая морда дракона качнулась, подтверждая согласие. Развернувшись всем своим гибким телом, так, что сверкающие зигзаги молний высветили матово блестящий агатовый силуэт, он поймал крыльями восходящий поток и замер, давая Астаассии время на ответ.

Гроза должна была начаться уже вот-вот. Влажный, напитанный электричеством воздух тяжелел, оседая на чешуе двух летящих к земле драконов, черного и золотого. Шаассар скользил вниз, на полкорпуса отставая от драконы. Ему даже не приходилось взмахивать крыльями – они были достаточно широки, чтобы держать в воздухе длинное тело змея. Он даже прикрыл глаза, ориентируясь на пытающий справа и чуть впереди ментальный образ Астаассии.
Когда до земли оставалось саженей сто, глаза черного дракона сами собой открылись. Астаассия, еще мгновение назад летевшая перед ним, исчезла. Шаассар видел ее сияние ее чешуи, свист ветра, рассекаемого легкими крыльями, но все это казалось ему искусно наведенной иллюзией. Потому что его внутренний взгляд не видел ничего. Это было дико, невозможно, но это было. Если бы дракон сохранил способность бояться, он испугался бы. В чьих силах создать иллюзию столь совершенную, чтобы обмануть восприятие псионика такой силы, каким был Шаассар? И зачем? Он же явственно ощущал биение ее жизни там, наверху. Да и невозможно вот так бесследно рассеять иллюзию, даже частично. А глаза и уши говорили дракону, что Астаассия по-прежнему летит справа и чуть впереди от него.
Распахнув крылья, Шаассаар погасил инерцию полета, коснувшись земли задними лапами еще мягче, чем это сделала его спутница (или ее образ?). Эта земля тоже никак не отражалась в его сознании. Твердь, которую ощущали под собой могучие лапы, не существовала. Она была таким же мороком, как и все остальное. Не ощущалось и небо над головой. Это походило на внезапную слепоту. Да, именно так, ибо только теперь дракон обнаружил, что не ощущает вообще ничего. Мир вокруг словно бы потерял цвет и объем, становясь плоским оттиском самого себя. Шелест мокрой травы, гул ветра в каменной россыпи, предгрозовой сумрак – Шаассар не мог заставить себя поверить в реальность происходящего. Мир вокруг казался миражом, псионическим мороком, неизвестно кем наведенным. Может, это смерть? Но для смерти это место было слишком уж будничным. Да и дракона, трогающая мордой валун, казалась неподходящей деталью на теневом плане. Или куда там принято уходить мертвым драконам?
Впрочем, был и еще один вариант… Борясь с подступающим оцепенением, Шаассар поднял лапу и что было сил вонзил выпущенные когти в мягкую землю. Рыть пришлось недолго. Углубившись по локти, дракон почувствовал, как кончики когтей скрежетнули по камню. Вытащив лапу, Шаассар осмотрел когти и ошарашенно покачал рогатой головой.
- С-с-свяс-сую-щ-щий… - прошипел он, заметив на кончиках когтей характерный металлический блеск. Обернувшись к драконе, он качнулся, как пьяный: Это с-с-связующ-щий.

Неожиданный жест молодой драконы так не вязался с окружающей обстановкой, что внутри Шаассара что-то дрогнуло. В памяти неожиданно ярко всплыл залитый солнцем альпийский луг в пятнах снега, изумрудная зелень весенней травы и его Хаарасс, грациозно-стремительный силуэт на фоне лазурного неба. Боль захлестнула душу горьким прибоем, смывая призрачное оцепенение. Тряхнув рогатой головой, дракон одним движением лапы заровнял вырытую яму и изогнул шею, заглядывая в карие глаза Астаассии.
- Связующ-щий — это сокровище, - произнес он почти без шипящих: Он встречается слишком редко — по счастью. Запомни это мес-сто, девочка, мы еще вернемся сюда.
К Шаассару на глазах возвращалась уверенная грация крупного дракона. Сейчас, когда первый шок прошел, дракон начинал понимать, какая ценность попала к нему в лапы. Связующий, чрезвычайно редкий металл платиновой группы, встречался только в виде линз металлоносной руды. И обнаружить такую линзу было чистой удачей. Создавая вокруг себя поле псионической пустоты, такая руда надежно пряталась от любого старателя. Нужно было, как сейчас, буквально ткнуться в нее носом, чтобы понять, что вот оно, то самое. К тому же эта линза была явно выдающихся размеров, если уж смогла погасить способность дракона так качественно. За сохранность руды волноваться не стоило — псионик мог наткнуться на нее лишь случайно, а не-псионик, даже наткнувшись, не стал бы добывать. Люди, к примеру, о Связующем не подозревали вовсе. Редкий, очень редкий металл. И очень ценный: в очищенном виде он приобретал способность передавать мысли от одного своего куска к другому. Получалось довольно эффективное средство общения. Правда, очистка занимала немало времени и требовала знаний, но затраты окупались. Отец Шаассара говорил, что на Ивеллоне существует не более дюжины изделий  из мементия, как по-другому назывался Связующий. Да, это большая удача. Теперь бы только взлететь...
- С-с-сокровище, - повторил дракон, выпуская из ноздрей две тонкие струйки пара: Почти как твой камень.
Если бы мимика драконов была богаче, можно было бы принять выражение морды Шаассара за усмешку. Обогнув золотую дракону, он успокаивающе потерся мордой о ее крыло и протопал к облюбованному Астаассией валуну. Стиснув его в когтях, черный дракон взмахнул могучими крыльями, без видимых усилий отрываясь от земли.
- Будеш-шь указывать мне путь, с-сестра?

Пересекая границу в сотню саженей удаления от места посадки, Шаассар почувствовал, как возвращается к нему его псионические способности. Поток ощущений, подобный весеннему паводку, затопил его сознание, наполняя его безбрежной уверенностью в собственных возможностях. Вернулось привычное ледяное спокойствие, по границам восприятия заскользили псионические тени окружающих предметов, а совсем рядом яростно запылала чистая душа молодой драконы. По контрасту с оставшимся позади безмолвием это было красиво. Прежде черный дракон не замечал, насколько яркой была картина мира, которую создавал мир в его разуме. Для псионика она была чем-то таким, что разумелось само собой, не требуя концентрации. Теперь же он буквально купался во вновь обретенных ощущениях. И где-то глубоко внутри, под черной чешуей, трескался годами нараставший лед. Пока это были только первые робкие трещины, но и они были возможностью невозможного. И смерть уже не казалась Шаассару такой привлекательной.
Впрочем, все свои чувства черный дракон предпочитал держать при себе. Узкая морда его хранила прежнее бесстрастное выражение, широкие крылья мерными взмахами резали влажный воздух. Валун в когтях все-таки был тяжелее, чем казался вначале, и парить уже не получалось. Шаассар почувствовал легкий укол интереса. Зачем драконе понадобился этот булыжник?
Следуя за Астаассией, черный дракон не забывал запоминать детали окружающей обстановки. В будущем ему придется не раз возвращаться в это место, причем без проводника. Сузившиеся глаза Шаассара выхватывали все новые и новые детали: слаженные действия драконьего патруля, облаченного в легкие доспехи поверх природной брони, обнажившийся (явно неслучайно) гранит каменных цирков, альпийские луга под надежной защитой каменных стен… Внутреннее же зрение буквально пылало от обилия сильных, высокоорганизованных существований. Район был населен драконами очень плотно. Оценил Шаассар и подготовленность к возможному штурму. Выбор лидера Драхтешши был весьма удачным: штурмовать гранитные цирки без серьезного осадного оборудования было бессмысленно, а стада овец в долинах обеспечили бы драконов пищей на случай осады. Да и кому придет в голову осаждать крепость летающих ящеров, каждый из которых был вполне способен спалить сотню-другую воинов вместе с обозом? Разве что пригнать воздухоплавательные машины… Но таких машин было мало, и они существенно уступали драконам в скорости. Собери в цитадели пять дюжин магов, дюжину толковых псиоников – и враг не сможет подойти даже за расстояние полета стрелы. Впрочем, черный дракон был уверен, что Инквизиция очень скоро начнет применять методы тех, кого пытается истребить. Чистота их методов – вопрос только времени. Но пока Драхтешша казалась оплотом безопасности.
Миновав каменное кольцо, Шаассар уважительно покосился на два острых пика, возвышающихся на добрую сотню саженей над верхней точкой горного цирка. Дальний был покрыт льдом, напоминая в предгрозовых сумерках кинжал с  лезвием из чистого изумруда. И была на сажень с лишним выше своего собрата, на котором льда не было вовсе. Кажется, это был легендарный Нгранек, уснувший тысячи лет назад вулкан, под подножием которого все еще чутко дремал огонь подземных глубин, согревающий недра гор своим теплом.
Едва не чиркнув зажатым в когтях валуном по скальному выступу, чернявый дракон начал снижаться вслед на Астаассией.

Эффектной посадки не получилось. Булыжник в когтях черного дракона все-таки изрядно нарушал баланс, и если в полете это не особенно ощущалось, то мягко опуститься на согнутые лапы ему не удалось. Пришлось сначала сбросить камень с полусаженной высоты, и лишь потом, опустившись на землю, закатить его под нависающий карниз. Куда тащить сокровище золотой драконы дальше, Шаассар не знал. Отряхнув лапы от налипшей грязи, он огляделся.
Комплекс пещер, уходящий в недра гор, что называется, впечатлял. Основание горного цирка буквально лучилось от остаточной магии, которой расширяли и углубляли подгорные залы и переходы. Во входном тоннеле Шаассар мог бы расправить крылья, не задев кончиками стены. Свод тоже был укреплен и местами оплавлен: его старались сделать настолько гладким, насколько это возможно. Оправданно, учитывая, что взлетать отсюда могло понадобиться в спешке. Мало радости перед сражением ободрать чешую о какой-нибудь острый выступ. Черный дракон покачал головой, оценив масштаб проделанной работы. Заодно прикинул и возможности дальнейшей фортификации. На вон тот пик, к примеру, просился магический аларм – на тот случай, если противник все-таки просочится мимо драконьих патрулей. Могут же люди, в конце, концов, использовать фанатиков-одиночек, которых не устрашит перспектива сунуться в драконью цитадель…
Из краткой задумчивости дракона вывел голос Астаассии.
- С-спасибо, сестра. Сейчас я не голоден, так что отложим трапезу на потом. Отвечая на другой твой вопрос, нет, мы ранее не встречались. Ты можешь сомневаться, но я запомнил бы тебя, если бы видел раньше. Своим временем я волен распоряжаться пока дышу, - дракон задрал к небу узкую морду, ловя первые дождевые капли: И, кажется, нашу беседу стоит продолжить под крышей.

Перекатывая перед собой булыжник Астаассии, черный дракон между делом осматривался. Изнутри комплекс пещер впечатлял даже больше, чем снаружи. Взгляд то и дело выхватывал из окружающей обстановки детали, позволяющие догадаться об объеме проделанной работы. Резьба на стенах, любовно и с большим вкусом обнаженные рудные жилы, образующие красивый асимметричный орнамент, забранные шлифованной слюдой световые шахты… Все это впечатляло. Воздух был свежим, не застоявшимся, что говорило о развитой системе вентиляции, и теплым – значит, и отопление пещер было организовано. Шаассар даже догадывался, как именно. Едва заметное дрожание воздуха над прорезанными в стенах тоннеля небольшими окнами выдавало движение теплого воздуха. Прикинув угол, под которым опускался коридор, дракон решил, что, пожалуй, нижние уровни комплекса лежали достаточно низко, чтобы соприкасаться с термальными озерами. От них и были прорублены штреки наверх, разнося нагретый воздух по всему комплексу. Решение было экономичным и долговечным, и дракон одобрительно покачал головой.
Машинально раскланиваясь со встреченными драконами, Шаассар следовал за своей провожатой вниз. По мере продвижения комплекс пещер выглядел все более обжитым, словно драконы сначала ушли глубоко в пещеры, поближе к теплу, а оттуда уже начали строить цитадель. Магические светильники работы драконьих кузнецов заставили Шаассара даже на мгновение пожалеть, что он не антродракон. И тут же удивиться мимолетному проблеску эмоций. Что-то в нем все-таки сдвинулось поле той памятной поляны. Впрочем, удивление быстро угасло: в пещерах было, на что посмотреть. К примеру, живые растения. В готовящейся к войне цитадели они выглядели почти неуместной роскошью. Зато, должно быть, создавали у обитателей Драхтешша ощущение мира и покоя, что дорогого стоило.
Закатив булыжник в указанную Астаассией пещеру, Шаассар прошел за ней в «келью», и с удовольствием вытянулся на лежанке. Хвост, правда, свисал, но покои драконы явно не были рассчитаны на драконов его длины.
- Не за что, - отмахивается он лапой от благодарностей Астаассии: Не доведись нам повстречаться, я сейчас мок бы под дождем. Так что это я благодарю тебя за приглашение.

- Расскажу, - узкая морда дракона склонилась в подобии кивка, а в следующий миг сапфировые глаза Шаассара потемнели, заполняя собой все поле зрения драконы. В пещере стало темно, словно там, снаружи, наступила полночь. Мало-помалу исчезли, растворились в подступившей мгле стены пещеры, осталась лишь теплая, нестрашная пустота. И в этой пустоте мерно билось чье-то сердце…
…Мерные удары сердца, ощущение бесконечного парения в бархатной агатовой тьме. Безбрежный покой, теплый первородный океан, колыбель, в которой время стоит на месте. Вечно. Миновала вечность, затем еще одна, и мир стал тесен.
Незримая граница мира давила на плечи, заставляя ворочаться, расплескивая безмятежность. Поначалу с этим еще можно было мириться, но мир неумолимо сжимался. Однажды он стал невыносимо тесен.
Темная твердь мира треснула, и в разломе засиял невыносимо яркий свет. Разлом быстро расширялся, змеился трещинами, и вот уже осколки лопнувшей скорлупы хрустят под чешуйчатыми лапами. А откуда-то сверху, двоясь и расплываясь, опускается белоснежная морда с сияющими янтарными глазами. Ее запах незнаком, но перепутать его нельзя ни с каким другим. Мама.
…ветер ударил в бок, заставляя крыло потерять опору, но в следующий мир крыло снова развернулось, нащупывая воздушный поток. Упоительное ощущение первого полета…
…Огромный фолиант в окладе из темного камня. Мелкие муравьиные письмена, разворачивающиеся перед внутренним взором в яркие цветные картины. Терпкий вкус тайного знания на губах.
…Тонкое стило, под остановившимся взглядом отца скользящее по пергаменту. Теплый воздух пещеры искрится от псионической силы.
…Стиснутые до хруста зубы, медленно ползущая из ноздрей ленточка темной крови – и мелкий камешек, подрагивая, отрывается от пола и зависает в воздухе. Абсолютное, безбрежное спокойствие, заполняющее разум. Псионика.
…Рушащийся свод, роняющий глыбы величиной с голову взрослого дракона. Прозрачный сосуд из тончайшего стекла, которого не коснулся ни один камень. Целое облако осколков, висящее в воздухе вокруг сосуда, образуя невидимую непроницаемую сферу.
…Курган из камней на отдаленной вершине. И гордая душа дракона-псионика, уходящая в безбрежное небо. И морозные искры над заплетенными вьюном камнями. Как обещание. До встречи, отец.
...Гибкий силуэт молодой драконы, огонь в дальнем углу пещеры, тепло и уют обжитого дома.
- Довольно, пожалуй, - мягко произнес черный дракон, отстраняясь. Сквозь окружающие миражи проступили привычные Астаассии стены ее домашней пещеры. Наваждение мало-помалу отступало, уступая реальности: Дальнейшее слишком печально, чтобы показывать его тебе.

Черный дракон задумчиво провел агатовым когтем по полу пещеры, оставив заметную царапину. В отличие от большинства драконов, он не умел полностью убирать когти в складки шкуры. Хищно изогнутые кончики всегда выдавались из чешуйчатых пальцев на несколько дюймов. Это было родовой чертой аш’Рашаархов по мужской линии. Зато в выпущенном состоянии когти оказывались длиннее, чем у других драконов. Практической пользы чуть, но в бою могло бы выручить.
- Покажу, - кивнул Шаассар, наблюдая за детским восторгом Астаассии. Не то, чтобы это его шокировало или удивляло, но эмоции юной драконы били через край с такой силой, что Шаассару было даже слегка неловко. Словно бы он подсматривал за чем-то интимным. Это чувство знакомо любому толковому псионику, и с годами к нему привыкаешь, но здесь был явно не тот случай. Дракон поймал себя на совершенно неуместной мысли, что если бы Хаарасс успела разрешиться от бремени, их детенышу было бы сейчас примерно столько же, сколько и Астаассии. Боль вновь обожгла сердце, хвост Шаассара непроизвольно дернулся, а когти на треть покинули свои ложа.
Впрочем, дракон почти сразу же погасил свой порыв: не место и не время для личных трагедий.
- Покажу, - повторил он: Но не сейчас. К псионическим миражам нужно привыкнуть. Это как вино у людей: в малых дозах веселит, в больших – опьяняет. Лучше расскажи мне об этом месте. До сего дня я довольствовался лишь слухами, к тому же людскими слухами. Подозреваю, что в них было немного правды.