Анриэль Болвен

Яркий солнечный свет, заливавший улицу, синева безоблачного неба, крики двух стремительно пробежавших мимо мальчишек, гулькание встревоженных ими птиц, чьё тугое хлопанье крыльев сразу же вызывало в памяти трепетание парусов "Северного солнца"... Анри отвела руку с зажатым в ней угольком ото лба, и тёплые лучи, не находя более препятствия, хлынули ей в глаза подобно хлынувшей в пробитый бок судна солёной волне. Ильфка зажмурилась, помотала головой, похлопала ресницами, приходя в себя. Переступила с ноги на ногу, разминаясь. И вернулась к недоработанному рисунку.
На губах жизнелюбивой Анриэль вопреки всему играла улыбка: уголки губ то и дело приподнимались, осветляя красивое юное лицо безмятежной радостью.
Под руками увлечённо работающей девушки постепенно оживал хролдарский полдень. Следуя угольным штрихам, пустились в бег нарисованные ребятишки, и нарисованные же птицы взметнулись в стороны широкой улицы. Вместе со зданием Школы Изящных Искусств они представляли собой точную чёрно-белую копию настоящих.
Анри находилась здесь не одна. Помимо деловито вышагивающих или неторопливо прогуливающихся горожан самого разного социального статуса и положения по краям улицы, на нагретых солнцем камнях, расставили свои произведения мастера, умелые и не очень. Кто-то выложил на собственноручно сбитые прилавки деревянные украшения: кольца, браслеты, гребни и бусы (некоторые из них были такими красивыми, что и сама ильфийка точно не удержалась бы от покупки да хоть бы того чудного зеркальца в ореховой оправе с тёплым отливом лака, будь у неё на эту безделицу деньги). Кто-то приходил сюда с посудой, кто-то продавал музыкальные инструменты (один такой продавец расположился неподалёку от Анри, а его молодой помощник то и дело принимался насвистывать на флейте бодрый и весёлый мотив знакомой всем жителям Дамон Шира "Морской жены", да делал это настолько умело, что и Болвен за своей работой начинала приплясывать и притопывать ногой). Много было и таких, кто, как и Анриэль, выставлял на смотр и продажу картины.
Свои ильфка из дома привезла не все. Только самые лучшие, на её взгляд, работы, которые можно было, не стесняясь, показать художникам из Школы Искусств. Картины она берегла: на время путешествия тщательно и аккуратно завернула в защищающую от влаги ткань, чтобы холст за время морской переправы не отсырел и краски не потекли. К её счастью, с работами ничего не случилось, но на этом везение юной Болвен заканчивалось.
На порог вожделённой ильфийкой Школы её пустили, но лишь чтобы сообщить, что новых учеников принимают лишь в начале следующего месяца, и чтобы она приходила через пару дней. Денег же у Анриэль было катастрофически мало. Почти все ушли на оплату места на борту каравеллы у капитана Таэриона Андорена, которая и перевезла её из дамон Шира в столицу, да на покупку нового платья. Остаток девушка потратила, чтобы переночевать на постоялом дворе и поесть с утра.
Анриэль продолжала дорабатывать угольный пезаж, вспоминая события последней недели: сборы, доки, отплытие, море, море, прауса, море, медленно приближающиеся смутно различимые в тумане и темени огни столицы, доки, ночь, полусонные поиски места для ночёвки, утреняя бодрость и приподнятое настроение, отказ в Школе Искусств. Итак, она в Хролдаре, в новом платье, без денег и с десятком картин, которые пытается продать вместо того, чтобы с гордостью показывать их мастерам-художникам. А что ей оставалось делать? Надо же как-то выжить эти несколько дней. Хоть Анри и сомневалась, что стоимости картин хватит, чтобы...
- Милочка! - мысли девушки прервал подошедший к ней немолодой человек. Ильфка, подняв на него взгляд, мило и приветливо улыбнулась, склонив голову к плечу. Глаза её сверкали, густые волосы, станутые лентами и убранные в косы, блестели на солнце; простое, но новенькое и яркое платье обхватывало тонкую фигурку. Кто бы не заметил очаровательной свежей прелести этой юной ильфийки, столь хорошей собой для особы простых кровей?
- Где ты взяла эту картину, девочка? - спросил человек, указывая длинным пальцем на один из пейзажей. На нём был изображён шторм над дамон Широм: волны поднимаются над доками, тучи грозно нависают, тяжело клубясь, в редких портовых домишках горят трепетные на фоне бури огоньки.
Анриэль распрямила плечи и вздёрнула подбородок. Она терпеть не могла, когда сомневались в её авторстве. Это бывало по разным причинам: потому что молода, потому что девушка. Потому что ильфийка.
- Все эти работы - мои, - резковато ответила ильфка, отводя с лица упавшую на лоб прядку волос, забыв в запале, что этой же рукой она только что держала сильно пачкающийся уголёк.
- О! Гмм... - человек, на счастье, нисколько не оскорбился тоном ильфки, едва ли заметив её неуважительность. Вместо этого он приблизил морщинистое лицо к поверхности холста, чуть ли не ткнувшись в пейзаж носом. Простояв так с минуту, он неожиданно проникновенно выдал:
- А ведь я оттуда родом. Каждые две недели над портом такие вот штормы наблюдал. А сейчас вот... - он неопределённо махнул рукой.
Ушёл человек от неё с картиной, оставив развеселившейся враз Анри целую Королевскую корону.
Девушка спрятала монетку с гербом Империи и, сделав пару танцующих шажков назад, отступила от своих картин, чтобы окинуть их взглядом. Корабли. Пейзажи. Море. Улица Широкая с её прекрасными деревянными постройками. Нарисованный со слов одного из моряков Номат. Среди эскизов и набросков - "Северное солнце" и некоторые наиболее колоритные члены экипажа (а также перерисованный углём найденный в одной из кают портрет черноволосой молодой ильфийки; Таэрион рассказал о ней пару историй, называя девушку капитаном, так что Анри даже запуталась, кто из них капитан и на каком судне), её дед, некая знатная дама, некогда увиденная ей и запомнившаяся своей смешной причёской...
Больше всего Анриэль любила один портрет. И случайный прохожий, и давно знающий ильфку с уверенностью сказал бы Болвен, что это она и есть. Те же волосы, лицо... Но Анри сомневалась, что это так. Эту девушку она временами видела во сне. Иногда лишь её образ витал перед взором в темноте; иногда девочки вместе играли на мягкой траве в зелёном парке белоснежного тёплого города. А один раз незнакомка приснилась Анриэль отражением в зеркале, но делавшим вовсе не те же движения, что и Анри. Да ив самой этой так похожей на неё девушке ильфка чувствовала отличия. Не было искристой игривости, лукавого наклона головы... Еле заметные отличия делали их разными людьми.
Но портрет был хорош. Яркие краски, широкие мазки. Анриэль писала его будто в полусне и одновременно в порыве, на едином дыхании, не отрываясь ни на что другое пока картина не была закончена. И любила девушка эту работу больше других.
Вот и остановилась она перед одной из лучших своих работ, покусывая губки в раздумьях: не спрятать ли от глаз? Не сохранить ли для себя, чтобы кто-нибудь решивший купить портрет не отнял у Анриэль её двойника из снов?

Отредактировано Эрадикус (4 декабря, 2011г. 12:08:13)

Анриэль Болвен

Анри так и стояла, уперев кулачки в стройные бока, перед любимейшей своей работой. Переводя взгляд с одной картины на другую, но то и дело возвращаясь к ней, той самой.
Солнце светило ей в спину, отчего довольная этим ильфка то и дело выгибала шею, подставляя свободный от дешёвой ткани платья и густых волос участок белой кожи под его ласковые греющие прикосновения. Она попереступала с одной ноги на другую, с удовольствием ощущая сквозь мягкую обувку жар от нагретых камней.
Анриэль совсем расслабилась, смотря на девушку из её снов, ещё более таинственную, с ещё более неуловимым выражением на точёном личике из-за отбрасываемой Болвен на портрет тени.
Машинально Анри потянулась за тряпкой – куском ткани, - измазанной красками, в разводах и следах, которую художница использовала, чтобы вытирать руки (рисовала она всегда самозабвенно, и, не обращая внимания ни на что, кроме работы, испачкаться могла с ног до головы).
Ильфийка как раз последовательно вытирала пальчики от следов уголька чистым участком тряпки, как невесомое касание чьей-то прохладной ладони заставило её вздрогнуть и поёжиться.
Ещё не повернувшись, она улыбнулась себе: надо же, так увлеклась, что и тени подошедшего прохожего не заметила.
Сохранив на лице приветственную улыбку, но забыв положить испачканную ткань и спрятать её подальше, Анриэль обернулась.
И вскрикнула, поднеся ладошку ко рту. Несколько соседних торговцев обернулись.
Напротив неё стояла она же сама: невысокая, худенькая, с тёмными густыми волосами и светлой кожей. Уши были скрыты волной локонов, но о том, что у неведомой барышни уши могут быть иной формы, нежели у неё, Анри отчего-то даже не задумалась.
Каково это: развернуться и уставить в неожиданно подставленное зеркало?
Ильфийка так и замерла: побледневшая ещё более обычного, с расширенными, слезящимися от яркого солнца глазами, поднесённой к лицу рукой (цепкие пальчики второй крепко вцепились в неубранную тряпку), тёмным пятном забытого следа от угля на высоком лбу.
- Я… - жалким, севшим голосом произнесла Анриэль, чувствуя, как пересохло горло. Это был не ответ на вопрос незнакомки, который ильфка если и услышала, то вряд ли сразу осознала, а начало своей реплики, которая потухла, не успев зажечься. «Я прошу прощения за своё поведение»? «Я могу продать Вам её за крону, Золотого Короля, империал, низачтонемогупродать»? «Я ждала, что ты придёшь ко мне из снов»?
Только сейчас Болвен обратила внимание на одежду девушки. Прекрасный синий цвет подчёркивал синеву глаз её загадочного двойника, а материал, из которого было сделано платье, тем не менее, не скрывал для Анри его дороговизны, несмотря на невычурный фасон.  Ильфийка готова была биться об заклад, что эта девушка – из состоятельных.
- Простите, леди, - над ухом раздался ещё один голос. Анриэль не сразу и с трудом оторвала взгляд от столь поразившей её ильфийки, уверенная, что обладатель голоса обращается как раз к ней.
Но стоявший рядом высокий (на две или даже на три головы выше Анри – такие вообще существуют?!) ильф смотрел именно на неё.
- Я бы хотел купить портрет. Сколько он стоит? – ильф указал ладонью, на которой виднелось несколько перстней с зелёными камнями (драгоценными?). Болвен даже не стала оборачиваться: шестым чувством осознала, какой именно портрет тот имеет в виду.
Анриэль нервно заложила выбившуюся тёмную прядь за острое ушко. Она переводила взгляд с одного покупателя на другого (на девушку она смотреть боялась, но вместе с тем страстно желала, поэтому не смотрела выше её подбородка, жадно выхватывая зрением не замеченные ранее детали одежды и фигуры), не зная, кому что сказать и кому – первому, приоткрывая рот, но снова закрывая его; мысли в голове спутались в прочнейший клубок, и ильфка отчаялась уже найти ниточку, за которую можно было бы потянуть, чтобы распутать его.
Чуть ли не впервые в жизни бойкая и целеустремлённая ильфийка Анриэль Болвен потеряла дар речи.

Отредактировано Эрадикус (13 февраля, 2012г. 09:34:55)

Анриэль Болвен

Анри казалось, что, если незнакомка откроет рот, она будет говорить её же, Анриэль, голосом, и словами, которые проносятся сейчас в голове Болвен.
Но речь девушки заставила ильфийку вздрогнуть: ледяной тон этой богатой с виду дамы был совсем не похож на звонкий и пламенный говор Анриэль. Хрустальный голосок хлёстко ставил на место покупателя, давая понять, кто здесь главный.
Летний полдень показался неуместной декорацией к этой юной гордой леди. Она как раз повернула голову в сторону пожилого ильфа, и художница, увидев её профиль, на секунду представила незнакомку морозным утром месяца Стужи вышагивающую по Императорскому мосту: лицо её спокойно, но нет ощущения, будто это маска. Живая, холодная красота. Из приоткрытого рта вырывается облачко пара.
Внезапно воображаемая девушка, не подчиняясь текущей своим руслом фантазии, повернулась и улыбнулась Анриэль, привнеся тем самым последний штрих в идеальную картинку. «Достойно того, чтобы нарисовать это», - отметила Болвен, поняв, что яркий образ запечатлелся в памяти прочно.
Несмотря на общую царивший в её воображении холод от осознания всей реальной ситуации – две похожие на молодые зелёные листочки одного дерева девушки стоят на шумной, людной улицы, привлекая к себе внимание - Анри бросило в жар, и она ощутила, как по шее сползает капля пота.
Покупатель выглядел несколько смущённым бескомпромиссным высказыванием девушки, но, сохраняя достоинство, почтительно наклонил голову.
- Мне будет приятно уступить такую прекрасную работу столь юной красавице.
Анри поспешила подтвердить слова девушки.
- Да, да, безусловно. Если Вы заинтересованы, я почту за честь… написать какую Вам будет угодно работу для Вас, - она, волнуясь и начиная паниковать, говорила очень сбивчиво. Девушка уже хотела было присесть в реверансе, но пожилой ильф возразил:
- Нет нужды. Я бы действительно хотел взять потрет, но вот этот пейзаж меня тоже привлёк, - он указал рукой на изображение Номата, которое художница написала под впечатлением от очень красочного рассказа моряка, услышанного в порту. – Я бывал в столице Нортвейи, но даже мне, не обделённому художественным воображением, не пришло в голову смотреть на Номат под таким углом. Очень живая работа.
- С превеликим… - пролепетала смущённая Болвен, даже забыв закончить фразу, потому что на ту цену, которую ильф захотел уплатить за пейзаж, она могла жить в столице ещё неделю. Поднимая удивлённые глаза на покупателя, она поняла, что уверять, будто цена работы гораздо меньше, будет лишним и даже в какой степени неуважительным.
- Удачи, - улыбнулся ей ильф одними глазами. – В следующий раз нарисуйте несколько портретов Вашей сестры, чтобы ценителям настоящего искусства и настоящей красоты не пришлось драться между собой за право обладания хотя бы одним.
Анриэль перевела дыхание.
- Она мне…
«Не сестра?». Сказать такое – значит вызвать подозрение. «Так похожи, но не сёстры? Может, здесь замешана магия?» - могут решить прохожие, и тогда судьбе обеих девушек останется только посочувствовать.
Но что же, действительно замешана магия? Или…
К счастью, ильф её не слушал, а, развернувшись, ушёл. Зато девушка обратилась уже к ней, и на Анриэль словно вылился ушат холодной воды.
- Почему бы и нет… - художница осеклась, встретив взгляд собеседницы. Разыгралось воображение, или её глаза действительно выражали мольбу и… тепло? – Конечно. Да, конечно.
Анри начала быстро собирать свои вещи, думая, не стоило ли ей сказать «сестра», чтобы не вызвать у прохожих подозрений. Но решила этого не делать: скорее всего, она тогда только разрушила бы игру девушки. А ещё её что-то смущало в своём плане маскировки.
Она уложила оставшиеся работы стопкой, перевязала их и перехватила, чтобы было удобнее нести. Кусок уголька и тряпку для вытирания она оставила лежать прямо на камнях, решив, что уйти лучше как можно скорее.
- Идёмте, - выпалила она.

Они удалялись от центральных и оживлённых улиц, не говоря ни слова. Это было пыткой для Анриэль. В конце концов она, убедившись, что в переулке никого нет, положила руку на плечо идущей впереди девушки. Закусив губу, она ждала, что та обернётся.
- Кто ты? – спросила Анри, и её голос звучал удивительно жалко.

Отредактировано Эрадикус (13 февраля, 2012г. 09:37:39)

Анриэль Болвен

Прядь тёмных волос девушки при развороте чиркнула Анри по носу и щеке, и ильфийка отступила на шаг назад. Зато под взлетевшими кудрями мелькнуло острое ушко, и стало ясно, что её неведомый двойник тоже принадлежит к алларес.
- Меня зовут Анриэль Болвен, - девушка, назвавшаяся Аллорель, была настолько преисполненная уверенности в себе, что юной художнице показалось, будто происходящее задевает лишь её. Представление уязвлённой Анри звучало несколько резковато. – Я… из Дамон Шира, - прозвучало уже мягче.
«Княжна? Бриллиантовая? Она из Иллифина, да ещё и из правящей семьи, чуть ли не главная? Ох, я ей нагрублю сейчас, а потом окажусь в казематах, а не в Школе…». Во всяком случае, властный тон ильфийки, её вид и изящные манеры тотчас получили вполне логичное объяснение: аристократка.
На всякий случай Анриэль присела в неловком простеньком реверансе существа, делавшего их только во время игр и в шутку. Её платье шелестнуло.
- Я живу там с детства, с дедом. Сколько себя помню. Столько же рисую… леди Бэлль. Эту картину я просто… нарисовала. Придумалось и всё, - Анриэль почему-то застеснялась признаться, что она увидела во сне дочь казнённого Бриллиантового Князя. – Но это не мой портрет. В общем, - девушка собралась с духом, - она мне приснилась.
Повисла неловкая пауза. Под синим взглядом было неловко. Болвен терпеть не могла, когда её в чём-то подавляли, а потому выпалила, желая прекратить поскорее эту пытку:
- Будет глупым предположить ведь, что мы сёстры?
Слова слетели с языка легко, как камни со склона, но, подобно камням, они повлекли за собой непредсказуемую и опасную реакцию.
От собственной фразы Анри снова ощутила жар. Нестерпимый, начинающийся в сердце, которое закололо, и разливающийся в ватные ноги, ослабевшие руки, помутившуюся голову. Ильфийку зашатало. Запястья и ладони были ужасно горячими, казалось, кровь бурлит и кипит. Анриэль сама не заметила, как осела на камень переулка. Запекло где-то у корней волос, словно каждый из них внезапно превратился в маленький жгучий огонёк. Девушке казалось, что её вот-вот стошнит.
- Мне плохо… - слабо проговорила она.
Анри схватилась руками за голову, но стало только хуже. Перед глазами было темно, но, если бы она могла видеть хорошо, то наверняка заметила бы, что кожа рук у неё светится странным светло-оранжевым сиянием, будто охвачена плохо сотворённым огнём.

Леонард Ринн, полуильф, младший инквизитор.

«Да пребудет свет Твой в душах наших, как пребудет в душах благодать Твоя. Как сотворил Ты наш мир, сотвори, Единый, ещё одно чудо. Как сотворил Ты наш мир…».
Брат Леонард сошёл с Императорского моста, посмотрел по сторонам, поправил шляпу и повернул в сторону здания Школы Изящных Искусств. Разум подсказывал, что искать то, что он ищет, на оживлённых улицах бессмысленно.
«Ниспошли мне смирение, Творец».
Но голос инквизитора Леонарда Ринна терялся среди миллионов молящих бога верующих. Единый не смирял его служителя и не посылал на него благоразумие всепрощения, отчего брат продолжал злиться на нерадивую служанку, выведшую его из себя. Девица бросила его одеяние с красным солнцем, отмечавшее принадлежность к Инквизиции, в котёл с варившейся свёклой вместо обычно стирального таза, отчего форма, разумеется, окрасилась в предсказуемые розово-фиолетовые разводы.
Обвиняя служанку в слабоумии и тут же прося у Единого прощения за губительные для души суждения об убогих, брат Леонард петлял по улицам столицы. Испорченную одежду инквизитор сдал, а новую форму обещали выдать только к завтрашнему утру, из-за чего Ринн был вынужден патрулировать улицы в обычной.
Но раздражение на свою служанку перебивалось мыслями куда более тревожными и захватывающими.
Брату Леонарду была поручена миссия. Он чувствовал себя как Посланник – не меньше! – на своём святом пути, и, ловя себя на таких мыслях, тут же просил прощения у Единого за свою гордыню.
«Но, если я не найду материал, магистр будет недоволен мной. Во имя Творца сущего, я должен показать, на что способен», - Ринн нащупал в кармане кусок серого минерала, погладил его изящными ильфийскими пальцами.
Он прошёлся по улице-мастерской, как мысленно любил называть эту дорогу к Школе Леонард, и свернул на более узкую улочку, почти незаметную между двумя домами с нависающими над переулком вторыми этажами. Эта была лишь одна из нитей переплетающейся городской паутины.
«Да будут сожжены на кострах все противные Тебе существа, Творец, противные Тебе и Твоему замыслу. Сотвори чудо, о Единый».
Брат Леонард просил своего бога об удаче и помощи в поисках искомого. «Ведь я делаю это во имя Тебя, Творец, и следуя Твоей воле».
Ветер, не пойми откуда взявшийся в этих узких, глухих переулках, в которых в особую жару даже воздух был спёртым, сорвал с головы инквизитора его головной убор. Шляпа взмыла в воздух и исчезла за углом. Полуильф, досадуя, неторопливо («Что ей там сделается?») пошёл вслед.
Шляпа лежала в грязи, вся пыльная. Леонард нагнулся за ней, размышляя, почему Единый не слышит его молитвы, и почему позволяет дням самым рьяным его служителям получаться такими паршивыми; а также отмечая между делом, что такой грязный головной убор теперь не оденешь, и что надо найти где-нибудь водицы.
Полуильф продолжил свой бездумный путь, выискивая у углов домов бочки со стоковой водой, но, словно проклятая Единым, эта часть города будто вовсе отрицала дождевую воду как таковую, так что ни одной бочки не наблюдалось довольно долго.
Наконец он увидел одну и бросился к ней, зажав свою шляпу подмышкой, но лишь чтобы разочарованно выругаться, увидев на дне бочки паучка, иным словом – совершенно пустую. Леонард был готов в сердцах воскликнуть «Да за что же мне это?!», но звук плача его отвлёк. То есть в отдалении кто-то действительно… плакал?
Инквизитор, любопытствуя, отправился на источник. Пришлось вернуться назад, миновать пару домов, выглянуть за угол… чтобы увидеть то, от чего волосы полуильфа зашевелились на голове.
«Что за шутки? Что происходит?! Средь бела дня?!».
Единый передаёт тебе привет, инквизитор – не упусти шанс.

Анриэль Болвен

- Куда – домой?! – Анриэль была потрясена. Слов девушки она почти не понимала. «Какой дом?». Её вспомнился Дамон Шир, но сейчас она была в столице. В чужом, неприветливом Хролдаре, где с ней творилось Триединая знает что!
Зрение к ней вернулось – видимо, прилившая было к голове кровь отошла, давая возможным темноте расступиться.
Но лучше бы ильфийка не видела.
- Это что – магия? Как такое возможно? Как такое возможно?! – громко, не думая о последствиях, плакала Анри, тряся руками, сияние вокруг которых не унималось. Но, к счастью, и ярче не становилось, не превращаясь в полноценный огонь.
- Этого просто не может быть! – заплаканная Болвен посмотрела в синие глаза Аллорель, и в её взгляде читались ясность и потрясение: она явно была уверена.
Ильфка держала ладони в стороне от себя, как обычно держат их женщины-хозяйки, когда испачкаются в муке. Наконец, видимо, решив, что боли она не чувствует, но всё же морщась от отвращения и по-прежнему плача, Анриэль приблизила одну руку к себе и осторожно подцепила нитку, обхватывающую шею и прячущуюся под платьем. Она приподняла её, и из-за ткани выглянул серый кулон: простой, довольно грубо обработанный серый треугольник.
- Мы же все обязаны их носить, - всхлипнула Анри. Теперь на её шее висело два ирифритовых кулона, а недосотворённое пламя не исчезало. И Болвен ничего, ничего, ничегошеньки не понимала.
И очень боялась.

Леонард Ринн, полуильф, младший инквизитор.

Леонард как схватился за голову, так и не отнял рук, нервно трепля шевелюру и спешно, суматошно соображая, что же делать.
Это был шанс. Тот самый, вымаливаемый у Творца аж с месяца Сева. Единый услышал его.
В голове инквизитора тут же выстроилась ясная, чёткая, правильная мозаика из разрозненных кусочков. Стало ясно, почему дура прачка испортила его форму (Ринну даже стало стыдно за свой гнев на женщину, хоть и глупую, но направляемую в своих действиях Его рукой). Почему во время своего патруля он вышел именно в эту часть столицы, которую без чаши-другой крепкого вина и не найдёшь… И почему именно эти девушки оказались здесь.
Всё это – воля Единого.
Полуильф вздохнул. Действовать надо было быстро, очень быстро. Примерить на себя роль.
Леонард никогда не замечал за собой наличия актёрских навыков. «Что же, придётся влезть во вражескую шкуру».
Ринн выбрался из-за своего укрытия и, стараясь шагать быстро и показывая походкой решительность, приблизился к участникам развернувшегося в переулке действа.
Он то и дело с опаской оглядывался, чтобы этим… магам («Ой, дурные!») было понятно, что он, связываясь с ними, тоже рискует.
Леонард и рисковал. Ему было страшно. Чрезвычайно страшно. Одно неосторожное движение, слово, жест – и его личность раскроют. И тогда только Единый знает, что же с ним может сделать даже один колдун.
Но мысль о том, что Ринн не выполнит возложенную на него миссию… внушала не страх, а ужас. Ведь это значило предать не себя – пойти против самого Творца.
В его воображении длинная речь магистра о целях и задаче Леонарда потускнела. Ярко и чётко он помнил только слова «найти материал». И во снах эти слова исходили не от старшего товарища из Инквизиции, а от Его лика. В такие ночи полуильф просыпался среди ночи в поту и молился до утра.
- Дурочки, жить надоело?! Здесь же инки везде! Где ваши амулеты?
Леонарду даже удалось ввернуть в речь слышимое из уст допрашиваемых сокращение, обычно выплёвываемое со злобой и ненавистью.
Увидев, что на шее колдовавшей девчонки уже висят аж два амулеты, он облегчённо вздохнул:
- Ну слава Ед… иной Матери нашей, догадались! – сияние от рук ильфийки с косами уже не исходило – ирифрит делал своё дело. Но сердце инквизитора взбрыкнуло – он чуть не восславил Творца, успешно выкрутившись лишь благодаря вовремя подстраховавшему его мысли и речь Единому.
- А ты чего? – он обратился ко второй девушке. – Магу и одного амулета хватит, а увидят ильфа без ирифрита – дай Триединая в живых останешься. Надевай свой обратно.
Леонард бесцеремонно сдёрнул подвеску в форме треугольника с шеи одной и сунул в ладонь другой – пришлось для этого насильно разжать её.
- Вы что вообще надумали их снимать? – отчитывал Ринн девушек, стараясь при этом не повышать голос. – А ты что стоял, смотрел? – он обратился к мужчине с какой-то поклажей, которого определил как сопровождающего двух юных дам. – Если видишь, что девки глупые, ирифрит снимают, почему не остановил?
«Хотя, если подумать…». Мужчина этот сам выглядел ошарашенным – кажется, не ожидал увидеть магию прямо на улице столицы Светлой Империи, да ещё и от своих знакомых (как минимум). Наверное, шокированный, растерялся, и теперь не знает, что делать… Это плохо. Это непредсказуемо.
И может всё испортить.

Анриэль Болвен

Анри накрыло прохладной волной. Словно дохнуло свежим ветром, прямо как в порту Дамон Шира, где в лицо вместе с порывами воздуха летят солёные морские капли.
Ветер остудил разгорячённые щёки Болвен, ласково потрепал волосы.
Когда воздушная волна схлынула, вместе с ней прошёл и невероятный ужас ильфы.
Правда, она и не задумалась, откуда на этой затхлой, закрытой улице взяться ветру.
А эта девушка… такая милая. Анриэль пока не могла поверить, что это её сестра, но была бескрайне, безгранично благодарна за сменившую холодность и гордость ласку.
Болвен почувствовала сырость на своём лице, на ладонях, на их соединённых пальцах. Она взглянула на Аллорель и увидела тревогу, беспокойство и… улыбку?
Только тут Анри поняла, что этого ужасающего, пугающего рыжевато-золотистого сияния больше нет. Огромное облегчение расслабило её, и слёзы снова покатились по щекам как реакция на пережитое потрясение.
- Надо уйти… - начала было тихо Анри, но новая внезапность заставила её похолодеть.
«Дурочки». Чужой голос.
Её кто-то видел.
Анриэль боялась пошевелиться. Она превратилась в камень, страшась повернуть голову и увидеть над собой красное инквизиторское солнце.
Она сидела, замерев, не шевелясь совсем, даже когда шнур одного из амулетов был сдёрнут с её шеи, пощекотав кожу. Она смотрела на Аллорель с молчаливым, невысказанным вопросом.
«Что делать? Скажи мне, что нам делать?».

Леонард Ринн, полуильф, младший инквизитор.

«Она меня гипнотизирует, что ли?».
Как бы не пытался ошарашенный Ринн отрицать эту мысль, красота этой девушки, что приблизилась к нему, завораживала.
Синий ясный взгляд фарфоровой красотки опустошил голову инквизитора, так что тот забыл на время о своей цели, задачах – да что там, о том, где он находится. Не смотреть он был не в силах.
«О, Единый!..».
В мыслях Леонарда возник яркий образ его невесты. Картинка из воспоминаний: Лидия обернулась: весёлая, солнечная, рыжая. С задорной улыбкой, тёплым взглядом янтарных глаз и упрямо сжатыми губками. О, эта её милая черта: она всегда была так упряма в вопросах, казавшихся ей принципиальными. Наверное, именно поэтому дочка двух торговцев: цветочницы и дубильщика, чьей недосягаемой мечтой было членство в Торговом Совете, - стала ученицей архитектора.
Воспоминание о любимой женщине выдернуло инквизитора из оцепенения. Он обнаружил, что его ирифритовое проклятие находится в ручках этой отчаянно смелой барышни.
Леонард мягко потянул амулет из ладоней девушки к себе.
- То же, что будет, если снять твой, девочка.
Ринн смотрел в глаза собеседнице, склонив к ней голову: он был явно выше. Его удивляло, что в такой, явно стрессовой ситуации, она вела себя собрано и даже вызывающе высокомерно. У Леонарда даже мелькнула мысль, что она не воспринимает его всерьёз. Что ж, его полуильфийская внешность действительно не соответствовала возрасту, и это часто становилось предметом повышенного внимания.
«Имя. Хм, называть своё рискованно…».
- Меня зовут Ион. Я, как ты могла заметить, полуильф, - Леонард повернул одну щёку к стоявшей перед ним ильфке и в подтверждение своих слов коснулся своего заострённого уха. – И я на вашей стороне.
Инквизитор во второй раз в своей жизни поблагодарил Единого за свою полуильфийскую внешность. В первый раз это случилось, когда выяснилось, что Лидия обожает чуть заострённые уши. В том числе целовать.
Ринн доверительно положил руки на плечи девушки, ощутив под ладонями шёлк волос.
- Вы, мои дорогие, в опасности. И я тоже. Не буду говорить, что за беда у меня – на всякий случай, - инквизитор говорил в полголоса. - На следующей неделе у меня состоится встреча с представителем Сопротивления. Он может помочь и вам двоим, или хотя бы твоей сестре. Укрыть в безопасном месте, уберечь от проклятых ищеек… - Леонард перешёл на шёпот. – Сообщите мне, где вас можно будет найти – я приду и отведу в Сопротивление.

Анриэль Болвен

Анри всхлипнула. Спина сестры загораживала её от незнакомца. Ей казалось, сейчас решается её судьба. Ей казалось, это не случайный прохожий нависает над Аллорель, а Верховный Инквизитор заносит топор над тонкой девичьей шеей.
Её рука машинально поглаживала треугольник ирифрита у себя на груди. Раз, два, четыре, восемь касаний… Как странно.
«Помочь», - сказал этот человек (человек?).
Анриэль поднялась на ноги. Сделала шаг к сестре и, боясь выйти из-за её спины и одновременно желая защитить от возможных бед, обвила свои руки вокруг талии Аллорель. Заплаканное лицо Анри выглянуло из-за плеча аристократки, и в глазах читалась надежда и недоверие.
- Помогите нам, пожалуйста.