- Я видел горы под синим небом, под серым видел стальной океан.
Хайден переложил оттягивавший руку мешок с вещами с одного плеча на другой.
В своих пеших переходах, особенно долгих, он скучал по обществу собеседников и по звукам речи, а потому иногда принимался разговаривать сам с собой или намурлыкивать себе мелодии под нос. Менестрель старался петь тихо (а ночами – не петь вообще, и вообще старался на всякий случай вести себя молчаливо), но сильный голос то и дело норовил взлететь на опасную громкость. Вот и сейчас юноша, поняв, что снова забылся, поморщился и замолчал. Уже темнело, а ночной Ивеллон, помимо сладко тянущих душу тайн (обретающихся по большей части вблизи больших городов, а не в той глуши, которой проходил Хайден), таит гораздо больше опасности самого разного рода.
Городок, в который он хотел попасть, всё не показывался, и Халле начал беспокоиться, уж не пропустил ли он где незаметный поворот.
Полотно дороги в обрамлении запыленных трав вилось по более-менее открытому пространству. Слева виднелась опушка леса, разделявшего этот пустынный путь с оживлённым и безопасным иллифинским трактом, справа высились деревья тёмной чащи, за которую и заворачивала дорога и где, по надеждам Хайдена, должен находиться тот городишко, куда стремился менестрель. По его прикидкам, если до завершения часа благодарения он не увидит его неяркие огоньки, можно будет начинать бить тревогу.
А пока дорога пряма, открыта, пока беспокоиться нечего, пока наливающееся тёмной синью небо готовиться принять на себя хоровод звёзд, почему бы не попеть?
- Живое сердце рождает дрожь – иди, пока не упадёшь. Искатель правды, что видит ложь - иди, пока не упадёшь. Иди, пока не упадёшь… Тьфу.
Хайден наморщил нос, но на этот раз не по поводу своей беспечной привычки разливаться так, чтобы слышали все лесные жители окрестностей, включая опасных зверей и любителей поживиться чужим богатством. Песня, которую он затянул было, не принадлежала к написанным им самим или к богатому наследию ивеллонского творчества, из которого, как из огромного бездонного сундука, щедро черпали идеи все барды Ивеллона. Эту песню менестрель услышал в предыдущем пункте своего пребывания из уст уличного музыканта, который не преминул похвастаться авторством. Она оказалась очень прилипчивой, и Халле напевал её целый день.
Он фыркнул, вспомнив горделивость своего собрата, и заметил, что при дыхании в синий воздух врывается белые ростки пара. Месяц Холодов брал своё.
Хайден натянул на плечи тёмно-зелёный тёплый плащ, сползший было за спину. Стало уютнее.
- Иди, пока… А?
Топ-топ-топ. Треск.
Юноша повернул голову влево, уловив чутким ухом знакомые звуки: где-то впереди большое животное (лошадь, скорее всего) неслась галопом, ломая ветки. Он остановился, приготовившись при необходимости упасть пластом в придорожную траву. Если скачущий на лошади не являлся ни положительно, ни нейтрально настроенным к бродячему люду, такая предосторожность не окажется лишней.
Через несколько секунд в отдалении что-то около версты из рощи действительно вырвалась лошадь. Хайден не мог поручиться, но ему показалось, что она была одна: возможно, в сумерках низко прижавшийся к звериной спине всадник просто не был заметен. Топот удалявшегося животного затихал.
- Древние, спасибо! – менестрель перевёл дух и продолжил свой путь.
Через недолгое время неспешной ходьбы и полторы песни внимание Хайдена снова было отвлечено. Всё из того же леска между дорогой и трактом на опушку выбралась фигура, и сердце юноши остро кольнуло холодным страхом: сумеречное существо походило на приведение. Халле порывисто отшагнул назад и нерешительно остановился, не зная, что делать. Прятаться? А что, если то просто путник, которому нужна помощь? А если головорез? Но фигура наверняка его уже заметила… До неё было саженей двадцать, но менестрелю показалось, что не впечатляющей размерами комплекцией она не напоминает какого-нибудь бандита.
- Пф, - Хайден вздохнул себе под нос, решаясь, после чего громко крикнул и замахал рукой. – ЭЭЙ!